Чужие люди везли меня в клинику, а я даже не могла узнать имя мужчины за рулем. Или поблагодарить их, потому что стоило вдохнуть воздух, напоенный ароматами зеленой елочки-вонючки, как меня снова выворачивало.

Только однажды мужчина за рулем спросил Олю:

— Ты отдала уже?

На что Оля покачала головой.

Боль, как и спазмы, резали меня без ножа.

— К черту, не будем останавливаться, — решил муж Оли. Он подошел к торговке яблоками на обочине трассы и, сунув деньги, взял охапку пакетов, а потом сунул их Оле. — Надо быстрее доехать до больницы.

Бледная испуганная Оля кивнула.

В клинике УЗИ удалось сделать тоже не сразу. Сначала мне поставили капельницу, чтобы унять рвоту. Поставили диагноз — сильное обезвоживание и интоксикация. Даже мочить тест-полоску мне было нечем. Если бы меня не привезли сейчас… Доктор сказал, это могло плохо кончится. И для меня. И для ребенка.

Я беременна.

После всех манипуляций с иглой в вене, лежа на кушетке, я узнала об этом официально.

Слез не было, возможно, тоже из-за обезвоживания, а возможно, из-за того, что в голове не укладывалось, что внутри меня зародилась жизнь.

А еще то, что Марк Бестужев имел к ней непосредственное отношение.

Мне протянули бумажную салфетку и оставили, чтобы я могла привести себя в порядок. Когда я оделась и села, привалившись к стене, в кабинет УЗИ вошел муж Оли.

— Поздравляю, — сказал он сухо, откашлялся, потом сел на стул рядом с койкой. — Меня зовут Алексей Воронцов, я директор ночного клуба «Пламя».

— Рада познакомится. И спасибо за… все.

— Я считаю, что это должно принадлежать тебе, — сказал Алексей Воронцов и снова протянул мне ключ. — Документы на дом уже пришли, мы можем переоформить их у нотариуса на тебя, когда тебе станет лучше.

Месяцев через девять устроит? Вслух я этого не сказала, только, нахмурившись, снова посмотрела на ключ.

Я сразу узнала его.

Не раз и не два видела этот потертый ключ в руках Марка, и стоило увидеть его сейчас, тут же, почти наяву, услышала легкий скрип ворот, когда он целовал меня и, не глядя, распахивал калитку ногой. Кожей ощутила теплый соленый ветер и даже соль на моих губах внезапно стала практически реальной.

— Как этот ключ оказался у вас и почему вы с Олей так настойчиво пытаетесь отдать его мне?

Я боялась услышать, что с Марком что-то случилось и такова воля усопшего, указанная в завещании, но мерзавец был жив-здоров. И просто спорил с Воронцовым, и ставкой был дом на Кипре от Марка, и ночной клуб от Воронцова. А предметом спора была свадьба.

Впервые за четыре недели я от души рассмеялась.

— Как он может жениться, если и так женат?

Воронцов снова нахмурился, потянулся к мобильнику и протянул его мне. Светская хроника вопила о том, что жена премьер-министра после родов улетела в США, чтобы поправить здоровье. На фотографии Илона прятала лицо за темными очками и шарфами, но я все равно узнала ее, потому что забыть ее лицо было выше моих сил.

Илона, жена отца Марка. Слишком молодая, чтобы быть его ровесницей, она годилась ему в дочери. И отсюда напрашивался лишь один вариант, зачем она сделала это. Она хотела отомстить Марку. И она отомстила.

— Вера, тебе плохо?

О да. Мне было очень плохо, но не это сейчас было главным.

— Вы знаете, где сейчас Марк? — прошептала я.

Ответила мне Оля, которая вошла в палату с мальчиком на руках:

— Мы не видели Марка с той самой ночи, Вера.

— Папа! — кинулся к Алексею Воронцову мальчик.

— Я забрала его из сада, — прошептала Оля, как будто извиняясь, что у них есть все: и семья, и все остальное просто и понятно.

И ежу понятно, что с таким, как Марк, просто никогда не будет.

Как и то, что прошло достаточно времени, чтобы мерзавец мог наделать достаточно глупостей.

ГЛАВА 60

Марк

— Слышь, мужик, допить дашь?

В онемевших пальцах, кажется, была бутылка. А надо мной, когда я открыл глаза, простиралось белесое небо. Мой личный Аустерлиц, мать его, возрождение после смерти.

Только где это я вообще?

— Пошел вон, — процедил другой, хорошо знакомый голос.

— Эй, я первым его нашел.

Хорошо знакомый голос выразительно кашлянул. Тут же послышались шаги, судя по звукам, мужик даже сопротивлялся, пока его оттаскивали от меня и недопитой бутылки в моих руках.

Подумать только, столько событий и все мимо меня проходят!

Промозглый влажный ветер не то слово, как освежал. Значит, спал я на открытом воздухе. Ну как спал… Где отрубился после того, как нажрался, там и упал. Стоило не забывать, что я давно не на Кипре, это средиземноморский климат позволял спокойно дрыхнуть на улице, а в нашем, родном, так можно было и яйца отморозить…

Да и вообще не проснуться.

С трудом сел. Мутное зрение не фокусировалось, а мир плыл перед глазами разноцветными пятнами. Тряхнул головой, и это движение тут же отозвалось острым прострелом в шее.

— С добрым утром, — произнес знакомый голос.

Мой отец.

Бутылка выпала из моих рук. Онемевшие пальцы кололо иглами хлынувшей крови, как будто под кожей носился целый табун ежей.

— Не могу вас сейчас принять, товарищ премьер-министр, — прохрипел я. — Давайте в другой раз. Скажем… Никогда? Никогда вас устроит?

Мой отец не засмеялся. Шутка так себе, согласен, но на большее я сейчас не способен.

Я попробовал подняться на ноги, но земное притяжение не захотело отпускать меня так просто. К тому же, онемели у меня не только руки, ноги тоже. Только вцепившись в спинку парковой скамейки, я все-таки смог сесть.

Отец молчал даже теперь. Не нужно быть медиумом, чтобы прочесть его мысли при виде того, как низко пал его сын. Раньше и за меньшее я выслушивал о чести, достоинстве, семье и приватности, которую надо хранить из-за прессы. А теперь, когда я проснулся в центральном парке рядом с бомжом-собутыльником, отец, значит, деликатно молчит!

Все-таки я поднялся на ноги. Правда, чтобы стоять ровно пришлось опереться о дерево. Хоть что-то в мире осталось неизменным — деревья, на которые можно положиться. Мы с Болконским знаем в них толк.

И еще мы с князем совершенно не ладим с отцами.

— Чего тебе надо? — прокашлялся я.

— Ты мой сын, Марк.

— О, вспомнил?

— Мой единственный сын, — подчеркнул Федор Бестужев. — И я не могу просто так оставить тебя спать в парке, когда по утрам уже первые заморозки.

Я проморгался и, наконец, смог разглядеть отца.

А ведь постарел, в чем-то даже сдал после той ночи в больнице, когда Илона родила ему чужого ребенка. Прямо не знал бы его, решил, что раскаивается. Но я-то ведь, наоборот, слишком хорошо его знал.

— К тому же твоя мать просила за тобой приглядеть, — сказал он.

Вот тут я рассмеялся так, что распугал ворон хриплым лающим смехом.

— Проверь телефон, — невозмутимо продолжал Федор Бестужев, стоя в своем невероятно дорогом костюме посреди осеннего парка. Уверен на сто процентов, что он оцепил его по периметру прежде, чем войти, чтобы не, дай Бог, его не увидели журналисты рядом с сыном-алкоголиком. — У тебя, должно быть, миллион пропущенных. Она нашла даже меня. Просила передать, что вылетела и скоро будет в столице. Думаю, хорошо, что это я нашел тебя в таком состоянии, здесь, в парке, а не она.

— Намекаешь на то, что я должен сказать тебе «спасибо»?

— Обойдемся без соплей. Хватит и того, если ты вернешься к нормальной жизни.

— Моей нормальной жизнью, благодаря тебе, отец, были шлюхи и чужие жены.

— Бухать в парке с бомжами лучше?

— Все относительно. Эй, мужик! — заорал я вдаль, где маячил неприкаянный. — На, допивай!

Отец скривился, но промолчал. Рисковый и отчаянный оборванец подкрался ко мне, выхватил из рук бутылку и умчался, как пуганая дворняга прочь. Наверное, еще никогда мой отец не был так близок к народу, как в этот момент.

— Что-то еще? Все, ты нашел меня, отец. Теперь можешь убираться.